и к центру поднимался неровный холмик. В течение года, предшествовавшего Пожару, чума унесла тысячи жизней. Мертвых хоронили одного поверх другого, слой за слоем, привозя подводы, груженные землей и негашеной известью, чтобы покрывать тела. Но участок был слишком мал, чтобы переварить такое количество трупов. Маргарет говорила, что земля изрыгала то, что не могла переварить: разрозненные конечности и черепа, клочья кожи, одежды и разлагающейся плоти.

Никто туда не заглядывал по доброй воле, даже те, кто недавно похоронил родных. Вонь стояла невыносимая. Маргарет говорила, что даже смотреть опасно: трупный запах был настолько губительным, что отравлял человека через органы зрения.

На задней стене дома Марвуда было два маленьких окна с частым переплетом, которые выходили на погост, одно над другим. Из-за вони их никогда не открывали. Щели между переплетами заткнули ветошью и бумагой. Верхнее окно находилось в комнате, где спала Кэт и которая когда-то принадлежала отцу Марвуда. Нижнее окно было на кухне и располагалось в эркере, где Маргарет хранила ведра и швабры.

Небо было не темным, а бледно-голубым, переходящим в серое. Кэт сделала передышку, чтобы дать глазам привыкнуть. Из других окон, выходящих на погост, лился тусклый дрожащий свет ситниковых свечей.

Она пошла вдоль зданий, окружавших погост, ныряя и выныривая из тени контрфорсов, подпирающих их. Время от времени она спотыкалась о что-то торчавшее из земли. Один раз что-то хрустнуло под подошвой ее туфли, и земля провалилась под ее весом.

Лучше не думать о том, что у нее под ногами. И не смотреть вниз тоже. Она вытащила ногу из ямки и заставила себя двигаться дальше, пока не добралась до тыльной части дома Марвуда.

Наружная часть подоконника нижнего окна располагалась на высоте менее фута. Она присела на корточки у решетки и постучала костяшкой пальца о квадрат стекла. Тишина. Она осмотрелась. Ей вдруг показалось, что кто-то непременно стоит у нее за спиной. Но никого там не было, кроме побеспокоенных покойников. Она подняла с земли камень и постучала громче.

С другой стороны стекла появился расплющенный кончик пальца. Он потер квадратик стекла круговым движением, соскребая сажу. Кэт плюнула на свой палец и сделала то же самое со своей стороны.

Видно стало лучше. Палец исчез, уступив место глазу. Стекло было таким мутным, что она даже не могла предположить, чей это глаз.

Глаз исчез. Кэт притаилась в углу между ближайшим контрфорсом и стеной. Прошло довольно много времени, и ее страх усилился.

Послышались неясные звуки – тихий скрежет, щелчок, снова скрежет. Со скрипом рама отворилась, но всего на дюйм.

– Маргарет? – прошептала Кэт.

Окно открылось чуть шире. Показалось лицо Маргарет и ее плечи. Маргарет широко открыла рот. За ней знакомая кухня сияла, как земля обетованная.

– Что… что вы здесь делаете?

– Впустите меня, – прошептала Кэт. – Побыстрее.

Окно было меньше двух футов в высоту, а щель между косяком и боковой частью рамы была еще ýже. Кэт открыла окно на максимальную ширину. Она подняла руки над головой и, словно ныряльщик в замедленном темпе, нырнула в щель.

Плечи застряли, и она изогнулась, поцарапав кожу. Маргарет ухватила ее под мышки и стала тянуть на себя. На миг два сведенных от усилия лица оказались на расстоянии всего нескольких дюймов друг от друга. Щеки Маргарет пылали и были мокрыми от пота. Изо рта пахло луком.

И вдруг Кэт оказалась внутри. Она больно стукнулась левым бедром о подоконник. Далее последовали ноги и ступни. Быстрота, с которой все произошло, была для Маргарет неожиданностью, и она упала навзничь на плиточный пол. Кэт распласталась сверху.

Они откатились друг от друга.

– Ради бога, – с трудом выдавила из себя Маргарет. – Этот смрад. Закройте окно.

Кэт поднялась с пола и захлопнула раму.

– Вам повезло, что я вас услышала, – сказала Маргарет. – Боже правый, что все это значит? Отчего вы не можете войти через дверь, как делают христиане?

– Это может быть небезопасно.

Маргарет бросила на нее взгляд, но ничего не сказала. Она открыла другое кухонное окно, то, что выходило во двор, и заднюю дверь. Потом повернулась к Кэт. Комната освещалась одной свечой на столе, оплывшей на сквозняке, четырьмя ситниковыми свечами и светом угасающего очага.

Лицо Маргарет было полускрыто тенью.

– Это не может продолжаться, госпожа, – сказала она.

– Я знаю. – Кэт вытрясла свой плащ.

– Хозяин так разозлился, когда узнал, что вы ушли. Никогда не видела его в такой ярости. – Маргарет фыркнула. – Да еще когда он в таком состоянии.

– Ему хуже?

– Нет. Но он внизу, – прошипела она с возмущением. – И это ваша вина. Я не смогла его остановить. Уж с час как он в гостиной.

– Но доктор сказал, что он не должен спускаться, по крайней мере еще неделю. И только после того, как он его снова осмотрит.

– А хозяин сказал, что доктор дурак и хочет повторного осмотра только из-за гонорара. А еще он говорит, что вы тоже дура.

– Я пойду к нему, – сказала Кэт. – Попробую его вразумить. Хотя бы насчет доктора.

Она поняла, что устала. День был чередой тревог и опасностей. И вот еще одна. У нее не было времени ни подумать, ни отдохнуть. Не было времени даже поесть.

– Он вам спасибо не скажет, – промолвила Маргарет. – В особенности когда от вас так пахнет.

Кэт поднялась по лестнице в холл. Она выпрямила спину и вошла в гостиную. Марвуд сидел, ссутулившись, в кресле у пустого камина в ночной рубашке и тапочках. На голой голове лишь повязка, что делало его похожим на неряшливого турка.

– Что это за безрассудство? – сказала она резче, чем намеревалась.

Он вздрогнул:

– Где вы, черт возьми, пропадали?

– Позвольте нам уложить вас в постель. Вы принимали лауданум сегодня?

– Нет.

– Тогда надо принять сейчас.

– Не стану, – сказал он.

Вдруг она разозлилась на него и его упрямство. Она готова была обвинить его во всех бедах, что обрушились на нее с момента их злополучной встречи после заседания Пожарного суда.

– Тогда сами о себе заботьтесь, болван. Господи, зачем мы только встретились. Я ухожу. Оставайтесь со своим безрассудством, я…

– Успокойтесь, женщина! – рявкнул он, даже не глядя на нее.

– Не смейте меня успокаивать! – Она повысила тон, и ей было все равно, кто ее слышит. – Покой? Я оставлю вас в покое. Я не ваша служанка и не ваша сестра, сэр. Вы мне никто. Больше чем никто.

Он поднял голову и наконец посмотрел на нее. Они испепеляли друг друга взглядами. Повязка сползла, обнажив левую сторону черепа и синевато-серую кожу, которую раньше скрывала. Ближайшая